Право учить. Работа над ошибками - Страница 41

Ещё одно замечательное качество кошек заключается в том, что они умеют ходить совершенно бесшумно. В отличие от людей. Изо всех нынешних обитателей поместья ночными посетителями могли оказаться только дедушка с внуком или свита принца, потому что мои подопечные заночевали в деревне, о чём любезно предупредили с помощью мальца, шустро доставившего устное послание и не менее шустро убравшегося восвояси. Учитывая, что из прочих лиц мне не хотелось бы посреди ночи видеть ни одно... Я слегка раздвинул ресницы, готовясь либо ворчать, либо ругаться, либо молчать, и дальше притворяясь спящим. Но тщательно выстроенные планы со злорадным треском рухнули: в дверях стоял его высочество. Нет, не «высочество».

Мальчик. Просто мальчик. Ребёнок, проснувшийся и не нашедший рядом с кроватью кого-то из родителей. Одинокий, испуганный, робкий. Однако все эти впечатления могли быть плодами моего воображения, щедро подпитанного несвоевременными размышлениям в ночь полнолуния, а вот взгляд... И добро бы, если бы Рикаард смотрел на меня. Но он смотрел на кошку.

Шани, свернувшаяся клубком под моей рукой и тихо мурчащая песенку о счастливой кошачьей жизни. Какие мысли у меня вызвала бы такая картинка? Умиление, мимолётное и ни к чему не обязывающее, но умиротворяющее и улучшающее настроение. Но то у меня, а взгляд принца... Почти пылал.

Не злостью, нет. Завистью. Причём чувством того рода, что отчаянно бьётся о прутья клетки и кричит: «Ну почему у всех вокруг есть, а кому-то не дозволено даже мечтать о таких простых вещах?!» И в глазах, магией лунного света приобретших цвет серебра, плескалась боль. Очень много боли. Так много, что её брызги вылетали наружу, кривя лицо попыткой то ли зло рассмеяться, то ли зарыдать.

Он стоял и смотрел. Так напряжённо, что я не удержал тревогу в своём сердце и, приподнимаясь с подушки, спросил:

— Что-то случилось, ваше высочество?

Рикаард вздрогнул, не отрывая взгляда от моих пальцев, всё так же зарытых в пушистый мех.

— Вам что-то понадобилось?

Принц отступил назад, в коридор, светлое пятно длинной рубашки боролось с темнотой всего пару вдохов, потом растворилось в ночных тенях, а я вдруг почувствовал, что снова запоздал с решающим ударом. Мальчик, вопреки собственному утверждению, принял бы из моих рук всё. Несколько мгновений назад. Если бы мне удалось обойтись без слов. Или подобрать другие слова. Те, которые ему по-настоящему нужны.

Ш-ш-ш-шр-р-р... Крх! Невысокий каблук отменно исполнил роль якоря, и подошва сапога резко оборвала скольжение, впечатываясь в каменную крошку. Переход от нападения к обороне произошёл почти незаметно, но замерший, словно наткнувшись на невидимую преграду, ферос, заставил объятия воздуха глухо взвыть, причём вой длился не более полувдоха. Однако впечатляет...

Правильно я действовал, не доводя до драки вчерашнюю ссору с псами его высочества: в благоразумности сего поступка уверяло утреннее наблюдение за танцующим по двору старшим из братцев, немота которого, как выяснилось, не послужила помехой в постижении боевых искусств. Не могу сказать, что сам очень уж хорошо владею длиннодревковым оружием, но моих знаний вполне хватает, чтобы оценить мастерство противников. Так вот, молчаливый Гелен был не просто хорош, а великолепен. Забавно, что он об этом знал, так что красочное представление с утра пораньше могло служить не одной-единственной цели, а по меньшей мере двум. Каким?

К примеру, показать недругам принца мощь и умения его защитников. Скажем так, для острастки. Дабы неповадно было соваться, если, разумеется, зрители способны верно истолковать прозрачный намёк. Лично я понял всё, и весьма быстро. Правда, понимание едва не скрыло от меня возможность иного развития событий: телохранитель Рикаарда мог просто-напросто стараться представить себя передо мной в наилучшем свете. Для чего? Для получения выгоды. И обвинение, брошенное младшим братцем капитану Эрне, очень хорошо подтверждает мои предположения.

В стремлении уязвить, причинить боль, унизить лежит очень простое, понятное и редко привлекающее пристальное внимание посторонних чувство — обида. А тем не менее она гораздо страшнее ненависти и злобы, как любая мать сильнее и умелее своих дочерей. До той поры, пока дети не повзрослеют, разумеется... Если задуматься, что вызывает у нас жгучую обиду? Успехи других людей. Так произошло и в случае с капитаном: прорвавшееся наружу оскорбление было ничем иным, как обиженным всхлипом. Мол, вот ведь мужику подвезло, улучил момент и зарекомендовал себя услужливым и верным, теперь быстренько получит назначение на какое-нибудь завидное и тёплое местечко, а нам всё прозябать и прозябать рядом с малохольным юнцом... Примерно так. Ещё добавилось злости на самих себя за хлопанье ушами, когда нужно было действовать, ну и, конечно, зависть к тому, что Эрне раньше них узнал о родстве Мастера с Ректором Академии и не преминул воспользоваться.

Можно было бы упрекнуть братцев за их обиду: в конце концов, никто не заставлял срываться с места, бросаться в бой и, подчиняясь желаниям принца, пытаться вызвать меня на поединок вместо того, чтобы тихо и мирно поговорить. И в глубине души они понимают, какую ошибку совершили, но... Сделанного не исправишь, потраченного не воротишь, сожжённого не воскресишь. А значит, обида продолжит цвести пышным цветом, отравляя вкус жизни.

Впрочем, воинские забавы старшего из братцев оставляют возможность для переговоров, в любом случае, драться с ним я уж точно не хочу. И не стану, если увижу хоть один-единственный шанс избежать открытого столкновения, поскольку лёгкость, с которой длинная жердина порхает в руках Гелена, успешно настраивает на миролюбивый лад. Свои силы я всегда оцениваю трезво: продолжительные активные движения мне недоступны, поэтому все наставники во время обучения всегда делали упор на скорейшем достижении цели. То бишь на убиении противника, желательно первым же ударом. И что в результате? Обращению с посохами меня научили только с одной точки зрения: с точки зрения разумного приложения сил.