Для любви... Которая мне запрещена. Каждый вдох, проведённый рядом со счастливым женихом, тянется, как Вечность, вместо мгновений состоящая из одних лишь пыток.
— Наверное, тебе лучше вернуться к невесте.
— Уже устал от моего общества?
Только кокетливого ехидства мне и не хватало, да ещё в исполнении Элрона!
— Нехорошо оставлять возлюбленную без внимания.
— Она отправилась домой, известить родителей.
— Надеюсь, они будут рады.
— Даже несмотря на незавидность жениха?
Он смеётся над собой? Не ожидал. Ксаррон иногда проговаривался, что его младшего брата считают пустоголовым упрямцем, тратящим время и силы на никчёмные занятия, но я полагал, что Элрон самодовольно пропускает упрёки мимо ушей, вполне наслаждаясь жизнью... Оказывается, нет.
— Главное — чувства невесты.
— Считаешь?
Если для меня подобное утверждение верно, почему оно должно нарушаться для всех остальных? Мужчина — даритель, но нужна и другая сторона, та, что примет и сохранит дар. Вот только мне нечего предложить, кроме пустого места. Совершенно пустого.
— Позволь напомнить: я всё видел своими глазами. И видел, как она... — В горле образовался комок. — Согласилась услышать.
Элрон удивлённо вскинул подбородок.
— Почему ты так сказал?
— Как?
— «Услышать». Почему?
— Но ведь ты сам спрашивал её, разве нет? Согласна ли она услышать слово, которое...
Никогда не мог предположить, что черты лица способны сменить столько выражений в считанные мгновения. Казалось, они просто рассыпались на пылинки и закружились в безумном вихре, завершением которого стало слегка обиженное понимание.
— Ксо, как всегда, был прав.
— В чём?
— Ты подходишь на роль Со-Хранителя лучше, чем многие другие.
— Разве сложно услышать?
— Иногда и вовсе невозможно.
Да, так тоже бывает. Но для меня не существует иного пути. Все Пряди мира, подаренного тобой Лорит, протянулись в те минуты через меня, пронзив насквозь, и не удивительно, что я с точностью ощущал колебания каждой из них.
— Рад, что смог помочь.
— А ещё Ксо прав в том, что ты совершенно не умеешь врать.
И он туда же... Ну, семейка! При всём внешнем несходстве, внутри — почти близнецы.
— Хочешь сказать, не изображаю нужной степени восторга?
— Ты выглядишь так, будто только что похоронил собственную любовь.
Вот в чём, в чём, а в прямоте признаний Элрону не отказать: не пощадит никого. И в проницательности. Тем более...
— Может, так оно и есть. Какая разница?
Чешуйки на широких плечах приподнимаются и опускаются, играя бликами в лунном свете:
— Никакой.
— Это всё, о чём ты хотел сказать?
Он задумывается, почти ощутимо перебирая мысли, как монеты в шкатулке; мне даже призрачно слышится их звонкое шуршание. Но когда приходит пора ответа, с губ кузена срывается яростное: «Какая тварь посмела?!», потому что мгновением раньше движение воздуха вокруг нас остановилось. Совсем.
— Эл?
Поток проклятий на Старшем Языке со скоростью по сотне слов на вдохе и по две — на выдохе: такое жалко пропускать, но наблюдать, как гнев заставляет чешую брони наливаться огнём молний, рассекающих грозовое небо, весьма неуютно.
— Объясни, что случилось?
Новое путешествие к истокам родословной, сначала собственной, потом — всех известных небожителей, ещё один заход, чуть покороче, и Элрон всё-таки оборачивается, а я тут же начинаю жалеть, что отвлёк его от ругани: лицо кузена осунулось, став похожим на клинок.
— Как только узнаю, кто, изнич...
И тут он вдруг замолкает, растерянно глядя на меня, как будто осознает некую истину, пока ещё недоступную остальным. В считанные мгновения из облика кузена уходит малейшая тень юности, остаётся дракон, разменявший не одну сотню лет.
— Да что стряслось?!
— М-м-м... Ты ничего не чувствуешь?
Вопрос задан слишком серьёзным тоном, чтобы быть легкомысленно отброшенным. Пытаюсь прислушаться к ощущениям. Вроде всё, как и раньше. Тихо? Но так и было. Немного давит в груди, но после всех треволнений можно ожидать и прочего ухудшения здоровья. Хотя воздух кажется излишне густоватым. Но может быть, собирается гроза? Переступаю с ноги на ногу и слышу тонкий хруст. Ветка? Нет, я стою на моховой подушке. Тогда что же?
Опускаюсь на корточки и провожу рукой по... хрупкому, как льдинки, и такому же острому мху. Фрэлл! Я бы поверил в подобное, будь на дворе стужа, но не в разгар лета!
Поднимаю голову:
— Эл?
Кузен раздувает ноздри, всматриваясь куда-то в неожиданно сгустившиеся сумерки. Перевожу взгляд в том же направлении и начинаю понимать: такой ночи не бывает. Не может быть, потому что даже самая кромешная темнота всё равно живёт и дышит, а не наползает безмолвной и убийственно холодной стеной.
— Что всё это значит?
— У нас мало времени. Нет, не у нас. У меня. Но если хочешь знать... Это пустотная сфера — самая надёжная на свете ловушка. Из неё невозможно выбраться.
— Совсем?
— Никто не пробовал. Вернее, пробовали, но... Не рассказали, как получилось, потому что... Не выжили.
Замечательная новость! Драгоценная, что же ты молчишь?!
«Признаться, я немного удивлена... Или даже не «немного»... Чтобы кто-то прикоснулся к древнему оружию, столько веков презираемому и запертому в самых глубоких кладовых памяти... Уму непостижимо!..»
Говори яснее: что ЭТО такое?
«Её создали ещё до первого Разрушителя, очень и очень давно... Об имени умельца позволь умолчать, он благополучно сгинул при посредстве своего же детища, а если вкратце припомнить действие... В Пласте выбирается слой, из которого насильственно выжигаются Пряди в количестве, достаточном, чтобы создать сильное разрежение... Но оставленное без изменения формы пространство довольно быстро возвращается к своим первоначальным качествам, если же свернуть его сферой, образуется участок, отделённый от прочего мира со всех сторон стенкой Пустоты...»