— Я не об этом! Всё так странно изменялось... Словно Пряди подчинялись чьему-то желанию, а вовсе не существующим с начала времён законам.
Изумрудные глаза весело блеснули:
— Я и не сомневался, что всё получится! Ты увидел.
— Но что именно?
Ксаррон поманил меня за собой под навес террасы, в тени которой уже вовсю властвовала ещё не успевшая добраться до прочих местечек ночь.
— Ты верно заметил, всё изменялось. Потому что такова наша природа: встречая ту, с которой желаем идти рука об руку, мы торопимся начать совместный путь. Но сначала его нужно показать, верно?
— Показать?
— Пряди податливы, как струны, Джер, на них можно сыграть любую мелодию, особенно мелодию любви. Элрон отпустил свои чувства, и мир отразил их в себе. Изменился. Удобно, правда? Людям-то приходится пользоваться для всего словами, у зверей нет и слов. А у нас есть для признаний целый мир.
Изменился? И ещё как! Но, вспоминая буйство красок и форм, только теперь понимаю, что всё происходящее было каким-то... не совсем реальным. Вихри танцующего мира проходили сквозь меня, словно я был бесплотным призраком, способным лишь наблюдать, но не участвовать. Правда, мне почему-то не пришло в голову возражать и спорить, требовать и домогаться внимания к своей персоне, хотя безумно хотелось войти в хоровод изменений, почувствовать их и, быть может, измениться самому. Если, конечно, удалось бы победить страх бездумного и покорного следования чужой воле.
— И он... не протестует?
Кузен улыбнулся:
— А ты бы протестовал? На несколько мгновений стать частью бури, бушующей в сердцах... И потом, всё возвращено в целости и сохранности. Моими скромными усилиями в том числе.
— Твоими?
— И Шеррит. Мы были Пред-Хранителями. Теми, кто запечатлевает исходный образ, чтобы сохранить его и помочь миру снова принять прежний вид, а заодно уберечь от повреждений всё за пределами Круга клятв.
Так вот почему узор раздваивался! Это был защитный слой и память одновременно. Но каким образом, фрэлл меня подери?!
— Ксо, а ты можешь рассказать?
— О чём? — Кузен сладко потянулся, разводя руки в стороны.
— Как ты это делал? И...
— Ещё что-то?
Я куснул губу.
— На Изнанке, когда... Наверное, не стоило подглядывать, но... В общем, я не видел никого из вас.
Ксаррон склонил голову набок, два или три вдоха смотрел куда-то в сторону, потом подтвердил:
— И не должен был.
— Как это? Ведь у всего наделённого душой или её подобием есть Изначальный узор, тот, который составляет суть, непохожий ни на какой другой.
— Правильно.
— Так почему же...
Меня удостоили усталой усмешкой:
— Представь себе шарканский ковёр, в котором сплетаются сотни нитей. Его узор складывается из мельчайших фрагментов, как мозаика, но разве ты можешь выделить хоть один? Ведь они — единое целое, хотя каждый, бесспорно, неповторим и непохож на другие.
— И причём здесь драконы?
— Мы части мирового гобелена. Неповторимые, но всё-таки части. Мы составляем мироздание собой. Своими телами. Когда-то давно плоть мира была тугой, потому что Пряди тысяч драконов сплетались между собой, теперь же ткань стала совсем редкой.
— Ты хочешь сказать, что всё вокруг — это...
— Драконы. — Кузен устроился на ограждении террасы. — Мы можем сжаться в комок или растянуться от горизонта до горизонта, но не перестанем быть кусочками мозаики, из которой складывается узор всего существующего на свете.
И кто из двоих врёт, спрашивается? Ещё зимой мне совсем другими словами описывали уровни мироздания!
— Но Тилирит говорила, что драконы стоят НАД Гобеленом.
В понимающем выдохе Ксаррона оказалось очень много тепла, но оно не смогло полностью заглушить ехидство усмешки:
— Матушка... Тилли никогда не скажет всего. Пора привыкать.
— Она солгала?
— Нет. Просто умолчала чуть о большем, чем следовало. Вижу, придётся мне приниматься за мамины недоделки, ну да ладно... Ты слышал о Зале Свершений, Джер?
Конечно слышал, хотя и немного. Помнится, сестра всегда говорила об этом месте с напряжённым придыханием, а я никак не мог понять, восторг звучит в её голосе или ужас.
— Да. Правда, не представляю себе, где и зачем он находится.
— Несколько раз на протяжении своей жизни каждый дракон приходит в Зал Свершений, чтобы... держать мир.
Звучит незатейливо.
— Держать?
— Следить за густотой Прядей и, если понадобится, делиться своей плотью. Но для таких дел прежде всего необходимо самому развоплощаться.
— Полностью?
Ксаррон вскинул брови:
— Почему это тебя удивляет? Конечно полностью. Мы оставляем доступную зрению и осязанию форму, взамен получая возможность быть сразу везде и...
Заканчиваю фразу:
— Нигде.
— Верно.
— Значит, попадая в Зал, вы перестаёте существовать?
— Именно. Перестаём существовать как телесное воплощение. Собственно, всё, что ты видишь, не более чем игра, подаренная нам богами в награду за послушание. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я нахожусь не только здесь, Джер, но и во многих других местах. Обидно знать, что тебе уделяет лишь сотую долю внимания?
— Не обидно, а...
Болезненно. Обижаться нет смысла, замысел небожителей не изменишь. Ни в отношении драконов, ни в моём личном отношении.
— Награда, говоришь?
— И весьма завидная, — подтвердил кузен. — Потому что жить многими жизнями сразу — хорошо, а обзавестись своей собственной — куда лучше!
— Но как же другие живые существа? Они ведь не зависят от вас?